ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Sept. 2, 2025

— Уверена, вы благодарны не только подружкам из детства, но и бабушкам, дедушкам, родителями и тем, кто окружал вас в самом начале жизни.

— Безусловно, я благодарна семье. Но что касается бабушек и дедушек, я многих рано потеряла, кроме одного дедушки, он был полковником танковых войск, инженером. И он оставил большой, большой труд, посвященный мне. Я его иногда перечитываю Ване вслух. Я была младшая внучка, и он очень хотел именно с самым маленьким членом семьи вести эти разговоры. Он сам отпечатал: «Из воспоминаний военного инженера, полковника в отставке Куликова Владимира Васильевича, автора первой танковой торсионной подвески. Город Москва, июль, 1994 год. Дорогой Машеньке... Вот как мы бились с врагами, восстанавливали разбитую Россию, первые вышли в космос...» Он родился в 1905 году и написал это уже очень пожилым. Дедушка страдал из-за того, что его поколение считали оголтелыми коммунистами, которые бездумно шли за некими вождями и были как сектанты. А ему важно было донести до меня, что это чистейшие личности, которые хотели светлого будущего для своей страны. Не фанатики, а мыслящие прекрасные люди...

— Чему вас в первую очередь учили родные?

— Все родные у меня были очень разные, но, несмотря на это, повторяли многие прописные истины. Особенно любили выражение «Точность — вежливость королей». Нельзя опаздывать — я это слышала постоянно, и у меня это вызывало раздражение, но зато сформировало такой, какая есть. Сегодня я мучаю этим Ваню.

Еще родители мне постоянно повторяли: «С уборщицей надо разговаривать как с королевой, а с королевой — на равных». Вот это тоже я запомнила и воплощаю в жизнь. И очень благодарна родителям за терпение миллион раз мне это повторять. Сейчас это тоже часть той паутинки, которая не рвется и держит меня.

— Фигура отца очень важна для девочек. Каким был ваш отец? Я знаю о нем немного: у него был бас, он пел в церковном хоре, и мама рано утром перед тем, как он шел на службу, варила ему какао.

— Если честно, папа был очень строгим. Такой самый настоящий советский отец. Без каких-то особенных сантиментов. Были, естественно, и теплые моменты, но, в принципе, он все время пропадал на работе. По первому образованию он инженер и работал в инженерном бюро. И да, у него был редкий бас, он пел в хоре Гостелерадио СССР и в храмах, куда позовут. Папа пытался обеспечивать семью как мог. Мама работала на кафедре физики в МАДИ и получала небольшую зарплату. Но они старались для нас с сестрой, чтобы мы хотя бы питались нормально. Я только лет в девятнадцать, уже студенткой, первый раз попала на море, и то Азовское, в пансионат «Голубая даль» по путевке от маминого института. Сколько себя помню, родители были такими рабочими лошадками, все время чуть-чуть уставшими.

Как-то случился такой эпизод. Помните, очень сложно было купить детские зимние сапоги на молнии. И эти молнии бесконечно ломались. И произошла прямо отчаянная история. Мы должны были ехать к бабушке, маминой маме, и вот не застегивается эта молния, она прямо разъезжается, а холод собачий. Зимы, мне кажется, были гораздо суровее, чем сейчас. И мама говорит: «Все, я не могу больше, не могу, оставайся дома». А мне так страшно зимой вечером оставаться одной дома, я так этого не хотела, пыталась ей помочь. И она плачет, и я плачу, мы пытаемся застегнуть эту дурацкую молнию... В этот момент мы сплотились.

Для нашей семьи время было непростое. Безусловно, чувствовалась любовь родителей, но не случилось многого, например совместных путешествий. Все это пришло чуть позже, когда уже я повзрослела, почувствовала себя чуть более главной и уже стала их куда-то вытаскивать, вывозить. Я счастлива, что это случилось в моей жизни.

В выходные мы ходили вместе на ВДНХ и в Ботанический сад. Вход туда был платным, и мы пешком шли до знакомой щели в заборе, чтобы пройти на ВДНХ. Там просто шатались, ели мороженое «Лакомка» и знаменитые пирожки, длинненькие такие, катались на каруселях, которые тогда были, — «Энтерпрайз» и «Тройка» за 30 копеек. Прокатилась один раз, и хватит. Родители старались.

У нас была такая стандартная советская семья, и отношения выстраивались чуть-чуть дистанционные и строгие. Спорить с родителями считалось невозможным. А сейчас у меня сублимация: я с Ваней проживаю то детство, о котором когда-то мечтала: чтобы со мной разговаривали, читали вслух, путешествовали вместе, совершали какие-то глупости и какие-то нелепые вещи. И вот я Ване, кстати, благодарна за то, что он меня не сторонится. Не знаю, может быть, это до поры до времени, но пока мы с ним прямо такие друзья. И пока нет этого: «Закрой дверь!» Он очень внимательный парень, мне с ним интересно. Буквально за час до нашего с вами разговора я забронировала еще одно путешествие только вдвоем, потому что мы то с друзьями, то с мужем и его сыном куда-то отправляемся. А тут я решила посвятить свое время только ему. Мне реально с Ваньком интересно, потому что он смотрит взрослые фильмы и сериалы. Мы с ним их разбираем. Вчера смотрели очередную серию одного из очень известных взрослых сериалов, и он рассуждал очень любопытно и зрело: «Ты смотри, какие сценаристы молодцы, какие они устраивают эмоциональные «американские горки» — вот, вот, ты ждешь-ждешь — раз, и спад, а потом раз — и неожиданно вообще другой ход». Мне так нравится, что с ним можно это обсуждать. Я говорю: «Только не рассказывай никому, что мы читаем и смотрим, потому что тебе по большому счету еще рановато». Но у меня у самой в школе был совершенно блестящий педагог по русскому и литературе, которая сказала, что литература бывает разной, и принесла в класс «Декамерон» Боккаччо. Мы были в восторге, читать стали даже те школьники, кто раньше книги не раскрывал. И поэтому Ваню я не ограничиваю. Но вообще, я счастлива, что мой сын в таком юном возрасте уже мой друг и прекрасный собеседник. Я благодарна, что мне всегда есть с кем поговорить по душам.

— Ему можно быть благодарным уже за то, что он родился и абсолютно изменил всю вашу жизнь.

— Да, спасибо ему большое, я очень рада, что он у меня есть, и особенно теперь, когда может сам куда-то ездить, ходить, принимать решения, договариваться с педагогами о допзанятиях, с тренерами о переносах тренировок. Я немножко выдохнула: он повзрослел, и это так круто! В августе ему будет 14 лет. Скоро паспорт пойдет получать.

— Чем он сейчас увлечен?

— У него новый виток, сейчас он немножко охладел к авиаистории, хочет быть гонщиком «Формулы-1». Это моя боль, потому что очень опасный вид спорта. Я была на тренировках — страшное дело. В общем, живем, плетем дальше нашу паутинку, посмотрим, куда приползем к следующему году. Вдруг еще что-то появится в его жизни.

— Вы стали мамой в 34 года, в очень осознанном возрасте.

— У меня было долгожданное осознанное материнство. Я абсолютно сумасшедшая мамаша и растворилась в этой истории, но никому не рассказываю и не показываю, если я в кругу коллег, друзей или знакомых. Я даже с иронией об этом говорю, как будто бы это все для меня не основная история. А это вообще мой стержень. Я сама немножко сторонюсь «я-ж-матерей», которые только и говорят бесконечно о своих детях, показывают видео, фотографии, еще что-то. Для меня это очень сокровенное. Я беспокойная, но себя сдерживаю максимально, потому что боюсь показаться окружающим такой же ненормальной.

— В чем ваше беспокойство проявляется?

— В том, что бесконечно у меня комок в сердце: «Что? Как? Достаточно ли много я ему даю? Достаточно ли интересные экскурсии придумываю?» Я Ваню затюкала поездками, театрами. Боюсь, что просто отобью у него желание узнавать новое. Когда мы куда-то выезжаем, я мучаю экскурсоводов. Мы недавно вернулись из Венгрии и Дании, и я сломала мозги бедным прекрасным русскоговорящим гидам. Писала им письма: «Еду с подростком, давайте меньше истории про Габсбургов и больше про людей, про жизнь. Хотим посмотреть и услышать что-то, что бы его зацепило». Про Габсбургов он уже в Вене слушал в Новый год во время двух четырехчасовых экскурсий и пугается этой фамилии. Короче говоря, вняли вроде моим молитвам. А после поездки в Данию он заявил, что вообще хочет там жить, настолько у нас был хороший экскурсовод. Во-первых, он приехал на велике, мы тоже взяли напрокат велики, и у нас экскурсия была не пешеходная, а на велосипедах. Мы приехали к морю, он показал Ване, как проходят занятия датских школьников: привозят детей, они скидывают рюкзаки в песок, раздеваются и прямо в трусах садятся на землю. Тогда воздух был 18 градусов, мы в легких куртках, в кроссовках и джинсах. Но детям хорошо, педагог им что-то рассказывает, потом они бегут в море, брызгаются. Затем возвращаются, садятся, опять что-то слушают, друг в друга этим песком кидаются, никто им не кричит: «Не надо, перестаньте!» Свободно говорят на английском языке. Потом им покупают мороженое, которое они едят, продолжая слушать урок. Вот это было классно! Мы просто с Ваньком слушали и смотрели, как живут датчане, как они проводят досуг, какие у них любимые блюда. После поехали на рынок. Это была такая живая экскурсия.

Для меня каждое телодвижение, связанное с Ваней, продумано. И в этом нет ничего хорошего. Мне иногда говорят: «Ну пусть он пропустит, не поедет, ничего страшного, побудет просто на даче». Я говорю: «Нет, вы не понимаете!» У меня все время ощущение, что я что-то упущу и недодам ему. Но это я рассказываю вам, а с близкими обычно так: «Да все нормально, ну подросток и подросток, ничего интересного». И ухожу от этой темы, потому что боюсь, что меня прорвет и я начну бесконечно о нем говорить и рассказывать обо всех наших походах, как мы были на концерте Эминема, как совсем недавно летали на выступление Imagine Dragons.

— Как здорово!

— Да! И на концерте я ощутила с Ваней фантастическую связь, как будто внедряюсь в него, испытываю его эмоции, вижу его глазами. И его эмоции меня питают. До этого я была на Imagine Dragons уже дважды — с друзьями, с мужем, — и это было потрясающе. И тогда я поняла, что не будет полной картины, если я с Ваней это не проживу. И организовали третий концерт. Скоро, наверное, я совсем обнищаю, потому что все мои заработки уходят на приключения. Наверное, это тоже возрастной звоночек. Кто-то покупает мотоцикл, а я мчусь по свету и не могу остановиться.

— Мне кажется, это не связано с возрастом. Лет десять назад вы рассказывали о том, как ваша мама начала путешествовать, только когда ей поставили смертельный диагноз. Вас это поразило, и вы решили, что не надо ждать трагического момента, чтобы начать получать радость.

— Сто процентов, это было первым импульсом. И я стала путешествовать. А потом, когда уже сама насладилась и получила сливки этих впечатлений, подрос Ваня и стал тоже ценить поездки. Благодаря ему сегодня я не останавливаюсь.

— А еще мне кажется, что благодаря Ване вы не стали фанатичной артисткой, которая бросает все к ногам Мельпомены.

— Я в принципе бытовой человек, приземленный. Для меня важно проживать жизнь и наслаждаться самыми простыми вещами — чаепитием на террасе, созерцанием собственного сада, общением с ребенком, приготовлением вкусной еды.

— Мне кажется, вы просто мудрый человек.

— Нет, я думаю, когда есть настоящий Дар, человека он ведет и ему не до сада и не до путешествий. Он не от мира сего.

— Вы много встречали людей с таким даром, который не позволял им спокойно жить? Или просто удивительных личностей, которые вас поражали?

— У меня было много таких встреч, но мне сложно вспомнить что-то из ряда вон выходящее, чтобы я прямо в обморок упала... Первый и единственный раз это было со мной, когда я пришла на первый курс «Щуки» и увидела Александра Анатольевича Ширвиндта вживую в метре от себя. Я стала задыхаться и даже немножко подалась назад — просто от переизбытка чувств. Не могла совладать с его энергией... Он мне очень нравился. Эта его потрясающая ирония, совершенно невероятная! Вообще, в советское время был просто культ Шуры. Я не помню ни одного плохого слова про него ни от коллег, ни от друзей. Много есть одаренных людей, но даже о самых прекрасных из них кто-то да ляпнет какую-то дрянь, но только не об Александре Анатольевиче.

— За что вы благодарны Ширвиндту, кроме того, что он взял вас в Театр сатиры, а потом так элегантно отпустил, когда вы захотели уйти?

— Меня принимал не он, а Плучек. И я благодарна Валентину Николаевичу за то, что взял меня в театр и нашел правильные слова для тех, кого взять не смог. Он сказал: «Театральная труппа — это палитра, и мне нужны определенные краски. Вы все прекрасные, но в этот раз сложилось так».

Конечно, я понимаю, что именно Александр Анатольевич Ширвиндт меня порекомендовал, потому что я участвовала в его дипломном спектакле. Я благодарна за его доброту, за то, как он любил артистов, за его юмор невероятный, за то, что меня брал во все свои постановки и всегда очень тепло и ласково общался со мной: «Машка-а-а...» В детстве меня воспитывали в строгости, и для меня было откровением, что такого уровня люди невероятно нежно ко мне относятся. Но я не исключение, этого человека обожали все всегда. Потому что добрый. Пытался быть сердитым, называл себя пряником с кнутом, но это никогда ни к чему не приводило, всех всегда отпускал, жалел, любил, помогал, старался выбить какие-то квартиры для ребят, которые приезжали из других городов или были со сложными семейными обстоятельствами. И я думаю, что никто не сможет сказать про него плохое слово.

— Про его предшественника, Плучека, конечно, так не говорят, но он был глыбой в своей профессии.

— Да, и фантастически умным человеком. Я признательна ему за то, что он сразу взял меня на роль Клариче в «Слуге двух господ» и подарил полгода репетиций. Это режиссер с большой буквы, очень серьезный, может быть, один из трех лучших по тем временам. Он столько интересного рассказывал, когда начинал работать с артистами. Вспоминал про Маяковского, и я понимала, что буквально через одно рукопожатие знакома и с ним, и с огромным количеством выдающихся людей. Меня потрясало его режиссерское видение, его взгляд, его идеи. И очень жаль, что он не дожил до того момента, когда технические возможности театра стали соответствовать его таланту. Он описывал такие потрясающие вещи! Говорил: «Понимаете, это же венецианское утро! Ну а как мне сделать так, чтобы открывался занавес, открывались ставни и летели белые голуби? Это же Венеция! Невозможно ставить спектакль про Венецию без голубей». А сейчас это все доступно — и графика, и что угодно. Представляю, как бы он развернулся.

Мы в театр пришли зелеными. Я вообще не понимала, что такое непедагогическая режиссура, когда требования уже другие и это уже не мягкий Александр Анатольевич Ширвиндт в аудитории 31 на четвертом этаже «Щуки», а Плучек и сцена на 1280 человек. Выдавай! Не можешь? Значит, тебе нечего делать в этой профессии. Это тоже очень суровая школа. И за нее я благодарна Плучеку. Когда говорю, что в начале карьеры работала с ним, все глаза округляют: «Ничего себе!»

Театр сатиры дал мне знакомство с потрясающими актерами и актрисами. Какие имена — Аросева, Васильева, Менглет, Мишулин, Державин, Корниенко, Шарыкина, Зелинская, Рябова... Большинство людей, которые меня окружали там, прекрасны. Как об этом сказать, чтобы это не превратилось в оду благодарности?

— Неужели вас там носили на руках?

— Нет, что вы. Был обычный рабочий процесс, но, когда ты на одной сцене одновременно со всеми этими серьезными артистами, это же уже само по себе прекрасное дело. Все они были разные. Вера Кузьминична Васильева — просто ангел, Ольга Александровна Аросева — пацан в юбке. Разные, но такие прекрасные! Все без исключения люди с очень серьезным образованием и воспитанием. Никто дурного слова не говорил и не было никаких интриг. Может быть, все из-за того, что в конце девяностых у нас был упадок и в театре, и в кино и не было за что когтями и зубами выгрызать роли. Но тем не менее за прекрасное человеческое отношение я очень благодарна. Мне повезло с окружением. И поэтому я сегодня Ване говорю: «Учись, пожалуйста, потому что твое окружение рано или поздно очень большую роль сыграет». Поэтому я очень серьезно подошла к выбору его школы и уже задумываюсь, куда он будет поступать дальше. Хочу, чтобы рядом с ним оказались люди хорошие, интересные, до которых ему будет нужно дотягиваться, как мне до своих коллег в Театре сатиры.

— А до кого вы дотягивались в кино? И как вообще туда попали? Потому что я помню момент, когда на экраны вышел сериал «Две судьбы» и моментально всех актеров, которые там снялись, полюбили зрители. Тогда было суровое время, мало выходило на экран качественных историй. Параллельно вышла «Бригада».

— Они с «Бригадой» выходили рядышком... Вот мы и подошли к очередной благодарности. Я очень благодарна Ускову и Краснопольскому, которые чудесным образом поверили в меня. Моя жизнь перевернулась в одно мгновение, в один день. Это был какой-то неожиданный зигзаг удачи.

Это были мои первые пробы на «Мосфильме». Я только выпустилась из института, никогда на студии не была, не ориентировалась там, из-за этого опаздывала и в прямом смысле слова ошиблась дверью. За неправильной дверью тоже шли какие-то пробы. Я сказала: «Здрасте!» Мне сказали: «Проходите. Вы кто?» — «Маша Куликова». Тогда был очень большой поток незнакомых лиц и можно было просто прийти, назвать фамилию. По спискам никто не проверял. Если у тебя имелся пропуск на «Мосфильм», значит, ты здесь легально. Мне дали текст. Я пробовалась на положительную роль, но она в итоге досталась Кате Семеновой. А во мне, видимо, разглядели червоточинку, и я сыграла девушку со сложной судьбой. С этого момента моя жизнь изменилась невообразимым образом.

— Вас узнала вся страна благодаря этому фильму.

— Тогда телевидение играло очень серьезную роль, в отличие от сегодняшнего дня. Мне очень повезло. Недавно я смотрела какое-то награждение, может быть, даже и «Оскар». Кристоф Вальц сказал, отвечая на вопрос, какую роль случайность играет в актерской карьере, примерно следующее: «Вот сейчас, когда мне 68 лет, я вам скажу, что в начале карьеры это играет стопроцентную роль. Ты можешь быть великолепным артистом, но тебя не снимут в кино и не пригласят в театр, и никто ничего о тебе не узнает». Я встречала огромное количество блестящих артистов, которым, к сожалению, не так повезло. Везение — это серьезно.

— Согласитесь, Юре Борисову невероятно повезло, у него сейчас какие-то грандиозные предложения в Голливуде!

— Не соглашусь, потому что у него не просто везение, но еще и результат сумасшедшей работы. Он не хватался за все, в отличие от меня. Я соглашалась всегда на любую работу, мне нужно было действовать. Юра же умел выждать. И то, что у него есть, — результат актерского терпения, которое нам вообще несвойственно. Мы очень боимся, что не позовут больше никогда, и берем первое попавшееся предложение, только бы не простаивать. А Юра сам продумывал и формировал свою актерскую историю, и мы видим то, что видим.

— Интересный взгляд, я даже не думала про это. Хотя слушала его интервью, где он говорил, что благодарен маме, которая купила ему и его семье квартиру, чтобы он мог спокойно работать и не хвататься за ерунду, чтобы прокормить детей.

— Да, она ему очень помогла. Но я сознательно хотела работать и зарабатывать, потому что мне очень тяжело даются простои, я начинаю затухать. Вот сейчас появился новый проект, и я счастлива. Режиссер Мария Маханько, с которой мы работали на сериале «Однажды в Залесье», настолько поверила в меня, что, когда ей прислали сценарий, где в центре была отрицательная мужская роль, она решила переписать ее на женскую, ориентируясь на меня. Перед этим позвонила мне и сказала: «Слушай, такая авантюра — серьезный шаг. Ты готова? Это отрицательная роль». — «Я этого только и ждала. Уже не могу плакать в кадре и страдать. Пожалуйста, дайте мне какую-нибудь дрянь сыграть!» И прекрасный продюсер этого проекта Максим Королев тоже поверил в меня. Он оказался действительно авантюристом в хорошем смысле слова.

И это мое большое серьезное профессиональное приобретение. Потому что да, много классных партнеров, режиссеров, всех люблю разом, но с Машей мы прямо подружились. Начали по ресторанчикам ходить, обсуждать какие-то сериалы. Мне с ней интересно, она очень умный человек, владеет разными языками, красотка. Мы с ней сдружились и на одной волне, и вот уже около года придумываем разные истории и фантазируем на тему совместных проектов. И я очень рада, что меня снова и снова приглашают в проекты те режиссеры и продюсеры, с которыми я уже работала. Мне, как человеку зажатому, проще приходить туда, где меня уже знают, любят и ждут. И я мчусь как на крыльях — счастливая и расслабленная.

— Часто ли в вашу жизнь приходят новые люди?

— Не очень, но бывает. Вообще я консерватор. В жизни у меня есть костяк людей, две близкие подружки. Они видели все: мои волнения во время поступления в институт и театр, перипетии с кино, мучения с тем, что никак не получалось с ребенком, а очень хотелось, а потом восторг от его рождения. Они и няньками у него были. Это даже не паутина, а кокон мой, который меня обвил. Это очень важные люди Инна Грахова и Наталья Акимова. Инна — мой прекрасный турагент, она меня как раз научила отдыхать и летать по миру. И она сама часто со мной летает, а если не летает со мной, то все новинки обязательно озвучивает. А Наташка работает в кинокомпании, занимается кастингом, артистами. Самое смешное — за все эти годы, которые мы дружны, ни разу вместе так и не поработали. Это явно не дружба с интересом.

Это мои суперподруги. Мы вместе и в радости, и в горе. Мы проходили и больницы, и похороны — просто как единый кулак. И мы идем так до сих пор, несмотря ни на что. Нам всем по 48 лет, дружим мы 35 лет. В этом году юбилей. Нужно отметить. Мои девчонки уже не друзья, а просто родственники или даже ближе. У кого-то из нас была видеокамера тысячу лет назад, самая примитивная, убогая, и остались пленки. Когда я их смотрю, удивляюсь. Господи, как мы одеты, какие мы нелепые и смешные! Мы все из очень простых семей, друг к другу ходили элементарно поесть. Помню мамино лицо, когда я говорила: «Мам, сейчас девчонки зайдут». И она спрашивала: «Шарлотку будут?» У нас же ничего дома не было, но мама умудрялась наскрести три яйца, стакан муки, сахар и какую-нибудь антоновку с дачи. Ну и прекрасная получалась шарлотка. «Только не шумите, — говорила мама, — отец с работы пришел. Попроси Наташку не ржать, прошу тебя». — «Хорошо, хорошо». И вот мы запираемся в комнате, а потом на цыпочках вываливаемся из нее и видим огромную спину отца. А он был у меня высокий и грузный. Он сидит и трагически курит в форточку. И мы думаем об одном — только бы не спугнуть его, чтобы он не повернулся. Все боялись его до полусмерти. Когда мы выкатывались на лестничную клетку, облегченно вздыхали: «Все хорошо».

Мы очень-очень близки. Но год назад у нас случился конфликт из-за какой-то ерунды. И для всех это была такая драма, что мы быстро судорожно стали мириться, и наступил прямо катарсис, когда камень падает с души. Мы поняли, что отношения перешли на новый, более высокий уровень. Сейчас пока держимся без конфликтов. Уже планируем лето 2026 года, я все наши планы записала.

— Вы все записываете?

— Да, у меня есть ежедневник, я записываю туда ручкой или карандашиком все встречи, бронирую столики. У меня это пунктик, я открываю свой ежедневничек и смотрю: «Так, у меня до конца месяца запланирована встреча с этими, этими». Мне это очень важно. Там записана вся моя жизнь — путешествия, съемки, озвучание, бытовые вопросы, дружеские встречи, семейные посиделки, все до мельчайших подробностей. Я держу все под контролем, ничего не упускаю.

Возможно, со стороны кажется, что мне нужен психолог. Но до психолога я пока не добралась, хотя работаю в этом направлении. У своей коллеги Ани Якуниной я спросила, знает ли она кого-то в своем окружении. Она нашла мне гуру, к которому кто-то из ее знакомых обращался. Я его контакты записала, но он лежит у меня пока мертвым грузом. Может быть, я не иду к психологу, потому что боюсь открывать ящик Пандоры и узнавать о себе что-то ужасное?

— Аню Якунину вам подарил сериал «Склифосовский»?

— Да, я ее обожаю. Очень часто, если мы на площадке, нас селят вместе, потому что знают, нам это будет приятно. Мы очень продуктивно проводим время. И я всегда предвкушаю интересное общение. Она прекрасный человек и прекрасная артистка, я на все спектакли к ней хожу. «Склифосовский» принес мне много замечательных человеческих связей. Володя Жеребцов, Маша Рыщенкова — те люди, с которыми я общаюсь и вне площадки.

— Странно, что вы не назвали Максима Аверина.

— Макс Аверин — не приобретение «Склифа», а приобретение Щукинского училища. Это вообще братское сердце, основа основ. Я его знаю очень давно, 30 лет. С ним мы общаемся плотно и вне площадки. Я, по-моему, только один его спектакль не видела, премьеру «Гамлета». Недавно была в Театре Российской армии, где он играет Понтия Пилата. Нетипичная для него роль. Он же у нас человек-фейерверк, а тут — головная боль... Я вообще воспринимаю все его работы, как будто сама на сцене.

— В этом году снимается тринадцатый сезон «Склифосовского», уверена, будет и продолжение. Вас зовут в одни и те же проекты одни и те же режиссеры, вам от этого спокойно и хорошо. Не страшно ли, что, сохраняя стабильность, вы не развиваетесь? Не хочется выскочить из этой предсказуемой жизни?

— Конечно, иногда хочется. Не то чтобы прямо выскочить, а чтобы что-то было параллельно. Но здравая оценка помогает. Я помню, стояла у могилы Сары Бернар в Париже и думала: «Ну хорошо, я сыграю какую-то мегасуперроль, даже если меня вдруг возьмут на какую-нибудь престарелую комикессу в Голливуд и вдруг я там сыграю что-то грандиозное. Что это поменяет во Вселенной? Ничего. А если я положу на это жизнь, она разрушится и будет подчинена этому всему». Конечно, есть великие люди. Тот же Оскар Уайльд, чей прекрасный памятник до сих пор зацелован девочками. У Уайльда и сейчас столько поклонниц! Но это исключение. Нам дана жизнь, и если ее класть на плаху успеха или каких-то невероятных ролей, они все равно забудутся. Большинство юных ребят сейчас не знают великого Чарли Чаплина. «Чарли кто?» — переспрашивают они. И знают, например, Влада А4. Каждый принимает решение для себя, как он живет и кладет ли он на плаху искусству личную жизнь. Я — нет. А кого-то его талант несет вперед как бурная река, и у него даже нет времени задуматься о том, где его любовь, дети, путешествия, ужины в ресторанчиках. Его талант тащит вперед, потому что это очень большая, серьезная энергия. У меня такой энергии нет, я в этом признаюсь, признавалась и буду признаваться. Может, она откроется попозже. Специально делать что-то несусветное я не могу. Предлагать себя, стоя с плакатом «Снимите меня, пожалуйста!» не буду. Мой инстинкт самосохранения дает возможность не испытывать боли. Мечтать не вредно, я мечтаю, что все еще впереди.

— О чем вы мечтаете?

— Я бы очень хотела в кино сыграть какую-то комедийную острохарактерную роль, а мне этого не предлагали. Амплуа, которое стало моим вторым «я», не дает возможности режиссерам и продюсерам пофантазировать. А ведь в Театре сатиры я переиграла огромное количество как раз таких ролей. Хочется, чтобы это доставило хоть кому-то радость. Вообще главная задача артиста — развлекать, приносить радость, отдохновение и душевную помощь.

— Ваш сын не хотел быть артистом, но, может быть, передумал и тоже решил нести радость людям?

— Интереса к актерству у него нет. Он сейчас увлечен прекрасным и ужасным картингом. Когда я приехала на первую тренировку на настоящий картодром, который находился довольно далеко от Москвы, ужаснулась. Там средняя скорость 98—110 километров. Это была индивидуальная тренировка, и тренер, увидев мое лицо, сказал: «Так, спокойно, спокойно, заходим в палаточку...» У него там стоит холодильник, и маленькие бутылочки просекко, и фруктики для закуски. Говорю: «Я за рулем, не могу. Но даже если бы и могла, нервную систему мамы никаким просекко не перебьешь». И в следующий раз я даже не смогла поехать на тренировку. Сказала: «Не могу, Вань, прости». — «Я очень хочу именно туда». Ему хочется ездить уже на настоящих спортивных карах. И я попросила своего племянника, который тоже очень любит этот вид спорта и сам катает: «Пожалуйста, я тебя прошу, съезди с Ваней, я не выдерживаю». Мне проще, когда не вижу, не слышу этот рев. Но я понимаю, что ребенку это нравится, и не хочу запрещать. Да, это опасно. Но все опасно, к сожалению, тут не знаешь, откуда прилетит. Может, он это перерастет, выпустит сейчас весь адреналин и не сядет на какой-нибудь дурацкий мопед в восемнадцать.

— Маша, кто вам помогает, когда страшно и эмоции накрывают? Кто ваша «скорая помощь»?

— Муж, друзья и Ваня. Очень помогает, когда у тебя есть люди, с которыми ты не выбираешь слова и выражения и не думаешь о том, как выглядишь. Кстати, можно не только при личной встрече все рассказать, но и по телефону, и даже не в непосредственной беседе. Я наговорить сообщение могу, и сама мысль о том, что подруга или муж все это прослушают, помогает. Я им за это очень благодарна. А иногда начинаю откровенничать и с неизвестными людьми — с попутчиками в поезде или с таксистами. Тоже хороший вариант. Мне вообще везет на хороших людей, их так много на моем пути, и я их готова благодарить и благодарить.