Вторая мировая война стала не просто военным столкновением беспрецедентного масштаба — она превратилась в гигантскую лабораторию мировой политики, где в реальном времени испытывались на прочность принципы международных отношений, союзнической верности и послевоенного мироустройства. На фоне грохота танковых сражений и огненного вихря бомбардировок разворачивалась не менее напряженная битва дипломатических умов, где каждое слово, каждая пауза в переписке, каждый жест на переговорах могли изменить судьбы миллионов людей.
В эпицентре этого дипломатического урагана оказалась «Большая тройка» — пожалуй, самая необычная и противоречивая коалиция в истории. Иосиф Сталин — мастер стратегии и жесткого реализма; Франклин Рузвельт — аристократ-визионер, балансирующий между идеализмом и прагматизмом; Уинстон Черчилль — последний рыцарь Британской империи, яростно защищающий ее интересы. Союзники внимательно наблюдали друг за другом, взвешивали, насколько сегодняшний партнер может стать завтрашним противником. Советская разведка докладывала о планах «Немыслимое», американцы скрывали Манхэттенский проект, британцы опасались советской экспансии в Европе, и все это сочеталось с беспрецедентной военной координацией, ленд-лизом и совместными конференциями.
Именно в этом парадоксальном контексте произошли три исторические встречи, определившие лицо XX века:
— Тегеран-1943 — где робкие попытки добиться взаимного доверия столкнулись с первыми серьезными противоречиями;
— Ялта-1945 — момент наивысшего единства и одновременно закладка мин замедленного действия под послевоенный мир;
— Потсдам-1945 — прощание с иллюзиями и начало нового, еще более опасного противостояния.
В данной статье мы попытаемся реконструировать сложнейшую дипломатическую партию, в которой каждый ход имел несколько уровней смыслов, за официальными протоколами скрывались личные симпатии и антипатии, а судьба мира решалась за коктейлем в Ливадийском дворце или во время прогулки по тегеранскому саду.
Глава 1. Миссия Гарримана
После нападения Германии на СССР Черчилль сразу предложил помощь, но Сталин хотел конкретики. В телеграмме от 8 августа 1941 года он поблагодарил за поддержку, но потребовал открыть второй фронт. Черчилль прямо заявил о невозможности такого решения, а Рузвельт обещал лишь расширение военного сотрудничества и программы ленд-лиза.
Сентябрь 1941 года. Немецкие войска рвутся к Москве, СССР несет колоссальные потери, а союзнические отношения висят на волоске. В этот критический момент в советскую столицу прибывает Уильям Аверелл Гарриман — специальный представитель Рузвельта. Его миссия станет поворотной точкой в истории антигитлеровской коалиции. В портфеле Гарримана лежит не просто дипломатическая нота, а личное послание президента США советскому лидеру, написанное в обход формальностей.
Основной тезис письма был следующий: «США полны решимости оказать СССР всю возможную помощь в борьбе с общим врагом». Это послание стало прорывом в ледяной стене недоверия и сформировало первую нить для полноценного сотрудничества. Рузвельт, мастер психологических жестов, понимал: чтобы завоевать доверие Сталина, нужен персональный подход. Именно эта миссия и возлагалась на Гарримана.
Первая Московская конференция стран антигитлеровской коалиции, проходившая с 29 сентября по 1 октября 1941 года, содержала не просто обмен любезностями. Гарриман, имевший полномочия вести переговоры от имени Рузвельта, согласовал первые поставки 1,5 млн тонн стали, 200 самолетов, 2500 грузовиков. Советский лидер, до этого воспринимавший западных союзников как «пособников Гитлера» из-за Мюнхенского сговора 1938 года, впервые увидел конкретные действия по поддержке Союза.
Но главным итогом стали личные отношения, завязавшиеся между Гарриманом и Сталиным. Американец, действуя как «дипломатический сапер», сумел заложить основу для будущего диалога, а позже вспоминал: «Сталин слушал внимательно, задавал острые вопросы, но в его глазах читалось: “Вы опоздали, но лучше поздно, чем никогда”».
А позже в официальном письме Рузвельту хозяин Кремля отметил: «Пользуюсь случаем, чтобы выразить Вам глубокую благодарность Советского Правительства за то, что Вы поручили руководство американской делегацией столь авторитетному лицу, как г. Гарриман, участие которого в работах Московской конференции трех держав было так эффективно».
Миссия Гарримана стала прологом к будущим встречам «Большой тройки». Уже в апреле 1942 года Рузвельт писал Сталину: «К несчастью, географическое расстояние делает нашу встречу практически невозможной в настоящее время. Такая встреча, дающая возможность личной беседы, была бы чрезвычайно полезна для ведения войны против гитлеризма. Возможно, что, если дела пойдут так хорошо, как мы надеемся, мы с Вами сможем провести несколько дней вместе будущим летом близ нашей общей границы возле Аляски».
Передача письма Рузвельта Сталину в 1941-м, казалось бы незначительная деталь, стала символом дипломатии нового типа — где личные отношения лидеров значили больше, чем протоколы.
Глава 2. Тегеран-1943: рождение «странного альянса»
Однако оставался главный вопрос: когда будет открыт второй фронт? Всем было понятно, что такое решение приведет к неминуемому поражению войск вермахта. По этому поводу была созвана вторая Московская конференция, на которой союзники после провала операции в Дьеппе 19 августа 1942 года отложили сроки открытия второго фронта. Черчилль заявлял, что не готов бросать своих солдат в мясорубку. В это время советские солдаты несли тяжелые потери.
Действия союзников порождали недоверие. Георгий Жуков вспоминал («Воспоминания и размышления», 1969 год): «Верховный считал, что англичане и американцы намеренно затягивают с открытием второго фронта, чтобы ослабить СССР».
Подготовка к Тегеранской конференции напоминала сложную шахматную партию, где каждый ход мог обернуться дипломатическим скандалом. Еще в мае 1943 года Рузвельт, стремясь к личному контакту со Сталиным, писал: «Направляю Вам это личное письмо с моим старым другом Джозефом Э. Дэвисом. Оно касается лишь одного вопроса, о котором, по-моему, нам легче переговорить через нашего общего друга. Г-н Литвинов является другим единственным лицом, с которым я говорил на этот счет. Я хочу избежать трудностей, которые связаны как с конференциями с большим количеством участников, так и с медлительностью дипломатических переговоров. Поэтому наиболее простым и наиболее практичным методом, который я могу себе представить, была бы неофициальная и совершенно простая встреча между нами в течение нескольких дней».
Очевидно, что неофициальное письмо говорит о тайном пласте отношений, не предполагающем присутствия Черчилля. 26 мая Сталин ответил Рузвельту: «Г-н Дэвис передал мне Ваше послание… Многое будет зависеть также от того, насколько быстрыми и активными будут англо-американские военные действия в Европе… Я согласен с Вами, что такая встреча необходима и что ее не следует откладывать».
Предварительные оценки уже говорили о неизбежности победы Советского Союза. Но сколько еще придется за нее заплатить и какое будет послевоенное устройство мира?
Пользуясь тем, что Германия полностью отвлеклась на Восточный фронт, союзники вытеснили немецко-итальянские войска с территорий Северной Африки. Такое положение дел очевидно не устраивало Москву. Вместо открытия второго фронта, о котором просила советская сторона, войска Великобритании и США сковывали не более 3% сухопутных сил вермахта. Поставки по ленд-лизу нередко задерживались, а то и вообще срывались и в совокупности не превышали 4% общего объема производства в СССР.
Все это наводило на мысль: а не делают ли «партнеры» ставку на взаимное истощение СССР и Германии, чтобы получить более сильную переговорную позицию по вопросам послевоенного миропорядка?
В связи с этим перед выходом на личную встречу глав государств стало необходимо согласовать повестку. Сталин отказывался от такого контакта без определения четких сроков открытия второго фронта. Обсуждение этих вопросов через различные каналы дипломатических связей завершилось третьей Московской конференцией, на которой министрам иностранных дел СССР, США и Великобритании удалось пробить барьеры в отношениях между лидерами и согласовать основные позиции по вопросам дальнейшего военного сотрудничества, судьбы Германии, сроков открытия второго фронта и механизмов послевоенного регулирования.
Выбор места проведения встречи долго согласовывался. Рузвельт настаивал на Каире, однако Сталин предложил Тегеран в качестве нейтральной площадки. На тот момент на территории Ирана находились как советские, так и британские войска, защищая иранскую нефть от немцев.
Понимая важность встречи, Черчилль предложил Рузвельту предварительную встречу без Сталина в Каире. Советская разведка, узнав об этом, немедленно доложила Сталину, который расценил это как заговор. Для смягчения ситуации Рузвельт направился прямиком в Тегеран, чтобы наладить контакт с советским лидером.
Немцы, в свою очередь, разработали операцию «Длинный прыжок», планируя ликвидацию лидеров антигитлеровской коалиции. Узнав об этом, Сталин взял безопасность встречи под личный контроль, получив дополнительные преимущества в переговорной позиции. Рузвельт, первоначально поселившийся в американском посольстве, по настоянию советской стороны переехал в советскую резиденцию, где был установлен строжайший режим охраны.
На конференции быстро выявились неофициальные «группировки». Рузвельт, стремясь завоевать расположение Сталина, в частных беседах подчеркивал свое негативное отношение к британскому колониализму. В одном из разговоров он даже пошутил, что «после войны надо будет разобраться с Британской империей». Сталин, в свою очередь, демонстрировал открытость в отношении американского президента. Позже Рузвельт в телеграмме Сталину напишет: «Наши личные совместные беседы доставили мне большое наслаждение». А Черчилль, оставшийся в меньшинстве, позже жаловался в мемуарах, что «два медведя начали делить шкуру еще не убитого льва».
Переговоры в Тегеране длились с 28 ноября по 1 декабря 1943 года и завершились в пользу СССР. Удалось согласовать сроки открытия второго фронта — не позднее 1 мая 1944-го. Союзники подтвердили намерение довести боевые действия до безоговорочной капитуляции Германии и пришли к соглашению о расширении территории Польши до западных границ СССР (линия Керзона). На этой же конференции Советскому Союзу передавались незамерзающие порты Кенигсберга и Мемеля и контроль над Западной Украиной и Западной Белоруссией. Впервые произнесен принцип «четыре полицейских», который в будущем перерастет в формат ООН во главе с США, СССР, Британией и Китаем.
После Тегеранской конференции переписка между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем продолжала играть ключевую роль в координации союзнических усилий. Согласно архивным документам, в этот период обсуждались преимущественно военные вопросы — координация наступлений на Восточном и Западном фронтах, поставки по ленд-лизу и подготовка к открытию второго фронта в Нормандии.
В это же время Сталин погрузился в изучение тайного Манхэттенского проекта США. По данным архивов советской разведки, первые сведения о работах над атомной бомбой поступили в Москву уже в 1941 году, но наиболее полная информация была получена в 1943‒1944-м через агентурную сеть в США и Великобритании.
Реакция советского руководства была немедленной и прагматичной: 8 февраля 1943 года вышло постановление ГКО № 2872сс о начале советского атомного проекта под руководством Игоря Курчатова.
В переписке с союзниками тема атомного оружия не поднималась ни одной из сторон. Однако этот фактор существенно повлиял на позицию СССР при подготовке к Ялтинской конференции в феврале 1945 года. Как свидетельствуют документы советской делегации, зная о потенциальном появлении у США нового мощного оружия, Сталин стремился закрепить военно-политические результаты побед Красной Армии в Европе через создание системы договоренностей. В Ялте это выразилось в особом внимании к вопросам послевоенных границ Польши, советского влияния в Восточной Европе и условий вступления СССР в войну с Японией.
Глава 3. Ялта-1945: дипломатия победителей
При просмотре фильма «Волга-Волга» (это такая комедия о советской жизни, ее копию Сталин отправил Рузвельту после встречи в Тегеране) американский президент услышал перевод песни:
Америка России подарила пароход:
С носа пар, колеса сзади,
И ужасно, и ужасно,
И ужасно тихий ход!
Собственно, тут был очевиден упрек за затяжку открытия второго фронта. Для зарубежной делегации этот фильм в целом оказался неожиданностью. Это был отличный пример успехов «мягкой силы» СССР.
Военные успехи Красной Армии были еще более очевидными. Она продолжала триумфальное наступление в Восточной Европе на фоне второго фронта, который был открыт 6 июня 1944 года. А на повестке дня возникло множество вопросов о послевоенном мироустройстве, заложенных еще в ходе дискуссий на тегеранской встрече.
Решался польский вопрос, превратившийся в лакмусовую бумажку общих противоречий. Сталин требовал признания границ по Керзону и установления там просоветской власти: «Советский Союз не может допустить враждебного правительства у своих границ». Рузвельт пытался смягчить позицию, предлагая включить в польское правительство эмигрантов: «Мы могли бы совместно договориться о временном правительстве в Польше, которое, несомненно, должно включать в себя некоторых польских деятелей, находящихся за границей».
Сталин ответил жестко: «Польское правительство в Лондоне стало орудием в руках Гитлера… Их поведение — предательство».
Черчилль, защищая лондонских поляков, парировал: «Если мы отдадим Польшу, нас назовут предателями».
Обсуждался и вопрос послевоенных репараций Германии Советскому Союзу, и перспективы ООН с правом вето ключевых участников, и экономические вызовы перед мировыми рынками и рынками труда.
Личная переписка лидеров способствовала обсуждению таких вопросов и создавала плацдарм для договоренностей. Окончательное согласование позиций произошло 4‒11 февраля 1945 года в Ялте.
Выбор этого города в качестве места проведения конференции стал мастерским ходом советской дипломатии. Сталин настаивал: «Я не могу рисковать отъездом так далеко от Москвы в нынешней обстановке», — отвергая предложения Рузвельта о встрече в Египте или Средиземноморье. Предложение Черчилля провести встречу на Мальте Сталин отклонил по причине того, что это была британская база. Стамбул тоже не подходил, так как Турция симпатизировала Германии.
Советский лидер понимал психологическое преимущество от демонстрации разрушенного, но освобожденного Крыма. Как отмечал в донесении Лаврентий Берия, «союзники должны увидеть своими глазами, какой ценой далась нам победа».
К этому времени исход войны был уже окончательно предрешен, встреча в Ливадийском дворце Крыма проводилась лишь для определения и юридической фиксации контуров будущего мироустройства. Ялтинская конференция стала кульминацией многолетней дипломатической работы «Большой тройки».
Основные вопросы повестки четко отражали расстановку сил на завершающем этапе войны. Судьба Германии обсуждалась с позиций недопущения повторения версальских ошибок — вместо расчленения предлагались четыре зоны оккупации с сохранением единого государства, но при полной демилитаризации и денацификации. Особо остро также стоял польский вопрос.
Черчилль предупреждал о необходимости договоренностей, предотвращающих новую войну в Европе. Рузвельт же делал акцент на создание ООН как гаранта послевоенной стабильности.
Принцип единогласия постоянных членов Совета Безопасности (право вето) стал компромиссом, позволившим сохранить сотрудничество великих держав. СССР в ходе переговоров получил дополнительно два места для УССР и БССР, обеспечив себе защиту от возможного давления через механизмы международной организации.
Парадоксальным образом созданная в Ялте система одновременно предотвратила прямую конфронтацию между великими державами и заложила институциональные основы для холодной войны. Разделение Европы на сферы влияния, закрепленное в неформальных договоренностях, позволило избежать открытых военных столкновений, но создало почву для будущих кризисов.
Итоги Ялты следует оценивать в контексте военно-политической ситуации начала 1945 года. Советский Союз, внесший решающий вклад в разгром нацизма, добился признания своих интересов в Восточной Европе. Западные союзники сохранили влияние в средиземноморском регионе, а создание ООН с уникальным механизмом вето позволило сохранить диалог даже в условиях нарастающего противостояния.
Сталин отмечал в беседе с Вячеславом Молотовым, что главным достижением дипломатии стоит считать признание СССР равноправным участником мировой политики, способным отстаивать свои интересы на международной арене.
Ялтинская система часто критикуется «за раздел Европы», но альтернативой мог быть немедленный конфликт. Черчилль уже в мае 1945-го приказал готовить план «Немыслимое», подразумевавший войну с СССР.
Для Сталина ситуация была однозначной и понятной: спокойного мира после окончания войны не будет. Возможно, именно это предопределяло позицию во время переговорных процессов. Советский лидер говорил: «Их страх перед нашей армией сильнее их желания диктовать условия. Сейчас они уступят, но готовьтесь к тому, что через год-два начнут давить».
Поэтому ставился вопрос о создании пояса дружественных государств от Балтики до Черного моря и обязательного наличия права вето с тремя голосами (УССР и БССР). «Эта организация будет полезна, пока мы сильны. Право вето — наш щит. Но помните: реальные вопросы будут решаться не там, а на полях сражений будущих конфликтов», — объяснял Сталин в шифрограмме Андрею Громыко.
Все эти рассуждения только укореняли мысль, что для устойчивого процветания СССР необходимо полагаться на свои силы и быть готовым в любое время противостоять новой возможной угрозе.
Глава 4. Потсдам-1945: последний аккорд «Большой тройки»
К лету 1945 года союзники по антигитлеровской коалиции стояли перед парадоксальным результатом: общий враг был повержен, но единство стремительно таяло. Еще в апреле Рузвельт в личном письме Сталину предупреждал: «Без взаимного доверия наши победы могут обернуться новой катастрофой».
Это были одни из последних слов Рузвельта, адресованных Сталину, перед тем как американского президента не стало. Его место занял бескомпромиссный политик с русофобскими взглядами Гарри Трумэн. В майском послании к новому лидеру США Черчилль мрачно констатировал: «Отныне Европу разделяет не нацизм, а страх перед советскими танками».
Когда лидеры «Большой тройки» съезжались в потсдамский дворец Цецилиенхоф, за кулисами дипломатических переговоров уже шла новая теневая война. США и Британия получали сводки о численности Красной Армии в Европе, которая насчитывала 6 млн человек, а СССР, празднуя победу над Германией, имел в виду разведданные не только о Манхэттенском проекте, но и о британской операции «Немыслимое».
Личная переписка показывала осознание тупика. Сталин в июне 1945 года писал Трумэну: «Мы не хотим новой войны, но и не позволим диктовать нам условия». Этот тезис стал основой потсдамских переговоров.
Когда Трумэн 24 июля «между делом» сообщил Сталину об успешных испытаниях атомной бомбы, советский лидер лишь кивнул — он знал об этом еще с 1943 года от Клауса Фукса и «Кембриджской пятерки».
Но именно в Потсдаме атомный фактор впервые стал разменной монетой: СССР ускорил вступление в войну с Японией (8 августа), чтобы закрепить права на Курилы и Порт-Артур до капитуляции Токио. Параллельно Сталин выторговал четверть промышленного оборудования западных зон Германии, понимая, что союзники, напуганные советской армией в центре Европы, пойдут на уступки.
Острый конфликт вызвало обсуждение состава послевоенных правительств восточноевропейских стран. Лидеры США и Британии настаивали на включение в руководство буржуазных партийных деятелей. Сталин полагал, что эта задумка лишь отражает желание союзников создать у границ СССР пояс недружественных ему государств.
Однако, несмотря на споры, удалось прийти к согласованию позиций по многим вопросам. В части Польши и Восточной Европы в целом это привело к созданию окончательных «сфер влияния», что зафиксировало границы и предотвратило хаос. Решение данного вопроса отражалось в фактическом признании постсоветских правительств в обмен на формальные обещания проведения в этих государствах свободных выборов.
Потсдам стал зеркалом нового противостояния. За столом переговоров делили уже не только Германию, но и все мироустройство. Каждая уступка по репарациям (СССР согласился брать их из своей зоны) сопровождалась скрытым приобретением — например, вывозом немецких ученых для советского атомного проекта. Требования о «демократизации» Восточной Европы нейтрализовались напоминанием о колониальных империях союзников. Даже решение о Нюрнбергском процессе использовалось как рычаг: СССР настаивал на суде не только над нацистами, но и над их западными пособниками.
К августу 1945 года иллюзии «послевоенного сотрудничества» окончательно испарились. СССР уходил из Потсдама с ясным пониманием того, что атомная монополия США временна (Курчатов уже работал над бомбой). Что любой конфликт в Европе будет вестись на советских условиях (1,5 млн солдат оставались в Восточной Европе). А «Немыслимое» превратилось в «Неизбежное» — но теперь у СССР были свои козыри.
Формальными и закрепленными на бумаге итогами Потсдамской конференции принято считать следующие четыре основных пункта, определивших итог Великой Отечественной войны.
- Германия разделена на четыре оккупационные зоны (СССР, США, Великобритания, Франция), проведена демилитаризация, денацификация, демократизация. СССР получал 50% репараций, выплачиваемых Германией, плюс 10% промышленности западной части.
- Польские границы сдвинуты на запад по линии Одер — Нейсе, коммунистическое правительство Польши признано де-факто.
- СССР подтвердил вступление в войну с Японией в начале августа 1945 года, за СССР закреплялись права на Курилы и Порт-Артур.
- Подтверждены Ялтинские договоренности о структуре ООН (Генеральная Ассамблея, Совет Безопасности, Секретариат), составе Совета Безопасности (пять постоянных членов с правом вето: СССР, США, Великобритания, Франция, Китай), о принципе единогласия постоянных членов (право вето). Подтверждено членство советских республик УССР и БССР.
Историческое значение Потсдамской конференции можно представить как закрепление системы коллективной безопасности, благодаря которой великие державы получили инструменты защиты своих интересов (право вето), создана площадка для прямого диалога между государствами даже в условиях будущей холодной войны, появился механизм международного реагирования на кризисы.
Как отмечал госсекретарь США Джеймс Бирнс, «ООН — это не идеальный инструмент, но единственная надежда человечества избежать новой мировой войны».
Личные договоренности, которые не раз мелькали через дипломатические каналы связи и личную переписку «Большой тройки», сформировали негласные красные линии, по которым, например, СССР не вмешивался в дела Западной Европы, а США признали Восточную Европу советской зоной. Даже в разгар Берлинского кризиса (1948) Сталин и Трумэн вспоминали потсдамские принципы, избегая эскалации.
Черчилль в 1953 году, уже после смерти Сталина, в письме Дуайту Эйзенхауэру писал: «Мы и русские стоим перед выбором — или взаимное уничтожение, или мудрое сдерживание. Потсдамские соглашения, при всех их недостатках, дали нам правила этого опасного танца».
Потсдам не был идеальным миром, но он стал миром возможным — и это его главное достижение.
0
150.00
